Вопрос учреждения Пермской епархии и вхождения Коми края в состав Московской Руси до сих пор вызывает много споров. Две больших международных научных конференции, посвященных этому вопросу, которые прошли в Сыктывкаре в 1996 и 2013 годах не поставили все точки на «i» в этом вопросе. Однако это событие затрагивает интересы не только ученых и духовенства, но и простых обывателей, вызывая особенный полемический задор у пользователей интернета. В чем же дело? Почему событие более чем 600-летней давности вновь и вновь обсуждается на страницах журналов, книг, а в последнее время вызвало буквально шквал негатива у некоторой части интернет сообщества? На самом деле, вся интернет-полемика строится вокруг одного вопроса: благо или зло деяние, совершенное Стефаном Пермским? Вопрос не новый, его бурно обсуждали в начале 1990-х гг., а в 1920-х гг. он обострялся особенно, и ему посвятил ряд своих публикаций и книг коми эмигрант Игнатий Мосшег. Впрочем, по свидетельству Епифания Премудрого, уже во времена Стефана находились осуждавшие его «неции, скудные умом» - правда, в самой Москве. Так что же произошло 630 лет тому назад?

Официальная точка зрения сводится к тому, что причиной присоединения Вычегодской Перми (так в то время называли Коми край) стали коми меха, игравшие роль конвертируемой валюты, и которые позарез были нужны Великому князю Дмитрию Иоанновичу, - чтобы платить дань (черный бор) хану Золотой Орды, ну и для прочих нужд княжества. Для этого был разработан хитроумный план, по которому в Пермь был послан ростовский монах Стефан Храп, снабженный охранной грамотой и небольшой дружиной, видимо – личной охраны. Задачей Стефана было крестить пермян-коми, но, чтобы сделать идеи христианства более привлекательными, он придумывает коми азбуку и переводит на коми язык богослужебные тексты, в том числе и Литургию. Стефан успешно справляется с этой задачей, и уже спустя 3 года учреждается Пермская епархия и, таким образом, Коми край присоединяется к Москве. Это событие рассматривается как безусловно прогрессивное, в нем обнаруживается особая роль Церкви в возрождении русской государственности, в единении русских земель, а в учительской миссии Стефана на первое место ставится его роль «идеолога и глашатая» идеи русской государственности. Для полудиких племен пермян-коми присоединение к Москве полагается благом, поскольку они, во-первых, приобщаются к русской православной цивилизации, во-вторых (так рассматривали вопрос в советские времена) они «получают» более «прогрессивную» религию, а в-третьих, получив грамоту, пермяне включаются в книжный мир славянства. Слабым звеном в этой цепи рассуждений является то, что, согласно летописи, тот самый «черный бор» от Перми Вычегодской московские князья отвоевали у новгородцев и устюжан еще в 1333 году, так что в дополнительных акциях по этому поводу вроде бы и не было смысла. Непонятно также, зачем создавать новую грамоту для лесного народа, если и на Руси в то время грамотных было не так много, даже и среди князей.

Согласно другой версии, Стефан привел на Пермь вооруженных дружинников князя Дмитрия и, буквально огнем и мечем, заставил пермян-коми принять христианскую веру. При этом пролились реки крови, многие из коми ушли за Урал, а часть их, по легендам, захоронила себя в земле. Деяниями Стефана была разрушена самобытная культура Вычегодской Перми, преемницы легендарной Биармии. Слабость этой версии в том, что она не подтверждается никакими документальными свидетельствами, более того, единственный исторический источник, каковым является Житие Стефана Пермского[1], написанное его современником, Епифанием Премудрым, говорит о том, что он все-таки принес грамоту, книги, а не меч. На это, приверженцы кровавой версии отвечают, что русские летописи факт военного нападения на Пермь скрывают из неких политических соображений.

На самом деле, история средневековья полна насилия, вооруженные конфликты и войны почти не прекращались, и русские летописи их освещают - порой даже очень подробно. Чего стоит, к примеру, нелицеприятный для русского сознания факт избиения русского войска в 1377 году на реке Пьяне татарами и мордвой, недавно широко отметившей тысячелетие дружбы с теми же русскими. Или взятие Москвы ханом Тохтамышем в 1382 году – город было некому защищать, потому что князь Дмитрий Донской вместе с войском ушел из города в преддверие битвы. Так что обвинять русские летописи в сокрытии каких-то «скользких» тем, наверно, не стоит. Что касается «кровавых» присоединений к Москве, то и их было много, достаточно вспомнить кровавое взятие Новгорода, после которого он навсегда утратил былую славу. Московские войска покоряли вогульских князей, в 1472 году взяли и Великую Пермь, не говоря уже о покорении Сибири Ермаком и взятии Казани царем Иваном Васильевичем. История не терпит сослагательного наклонения, но если представить, что Ермак Тимофеевич с шайкой своих казаков-разбойников пришел покорять Вычегодскую Пермь – неужто этот факт стали бы скрывать летописи? Едва ли. С присоединением Коми края – Вычегодской Перми – все было иначе, не было крови, собственно, что и фиксируется в русских летописях.

Относительно колонизации славянами северных территорий, населенных финно-уграми, то это вопрос отдельный. На самом деле, колонизация началась не в XIV веке, а несколькими столетиями раньше. Те же летописи фиксируют названия финских племен мери, муромы, мещеряков, веси, заволочской чуди, земли которых были заняты славянами, и которые влились в состав русского этноса. Это не было завоеванием в обычном смысле этого слова: русские крестьяне «просачивались» на чужие земли, постепенно росла их численность, а местное финское население перенимало их быт, уклад жизни, веру и со временем ассимилировалось. Движение колонизационных потоков на север в различные периоды истории зависело от разных обстоятельств. Конечно, для русских крестьян оно стало возможным благодаря потеплению климата VIII – XIII веков, названному «малым климатическим оптимумом». В середине XIII века из-за разорения ряда русских княжеств монголо-татарами приток русских крестьян-колонистов на земли финно-угорского севера и северо-востока резко возрос. Способствовало крестьянскому колонизационному движению и политическое усиление Москвы в начале XIV века. В том же XIV веке в колонизационном движении славян главную роль стали играть пустынные монастыри, что дало основание В. О. Ключевскому ввести понятие «монастырской колонизации» севера. Основателем движения пустынников был Сергий Радонежский, из обители которого в XIV – начале XV вв. вышло 27 пустынных монастырей-колоний. Главные направления монастырской колонизации шли от Троицкого Сергиева монастыря по реке Кострома на реку Вычегду, а также по реке Шексна на Белоозеро. Несомненна христианизирующая роль этого движения на язычников-финно-угров, земли которых оно охватило, следует отметить, что вместе с христианизацией происходила и постепенная русификация финно-угорского населения, поскольку, принимая «русскую» веру, финно-угры принимали и русскую православную культуру, а также и язык. Очевидно, что колонизационное движение не могло миновать земли, населенные пермянами–коми, но сценарий колонизации был изменен трудами Стефана Пермского, предложившего свою программу христианизации пермян.Эта программа включала проповедь основ христианской веры на родном пермянам языке, строительство школ, церквей, монастырей. Результатом деятельности Стефана Пермского стала Пермская епархия - первое иноэтничное административно-церковное образование в пределах Московского княжества.

Единственным достоверным источником, освещающим эти события, является Житие Стефана Пермского, составленное монахом Троице-Сергиевского монастыря Епифанием по рассказам самого Стефана и рассказам очевидцев миссии Стефана, возможно даже из числа крещеных пермян. Житие было написано почти сразу после кончины Стефана Пермского, и этот факт свидетельствует о многом. Жития – не светская литература, они составлялись, как правило, спустя долгое время после кончины подвижника, и только в том случае, если подвижник был уже причислен к лику святых. Житие – это, по сути, книжное обоснование культа святого, это значит, что святость Стефана не вызывала сомнений у его современников. Надо сказать, что святость не награда, ею не награждали, как, допустим, Орденом Ленина, святость выясняли, главным образом, из посмертных чудес подвижника. Русский философ Г. П. Федотов называет людей, отмеченных святостью, «религиозными гениями». Так что с точки зрения знавших его Стефан Пермский признавался религиозным гением уже при жизни.

Религиозный подвиг Стефана, по мысли Епифания, равен подвигам первых апостолов и равноапостольной деятельности славянских просветителей – Константина-Кирилла и Мефодия, и, как следствие, он является обоснованием концепции апостольского (или равноапостольного) происхождения христианства в Вычегодской Перми.Такая оценка подвига св. Стефана была обусловлена тем, что, по верному замечанию итальянского слависта Рикардо Пиккио, «впервые славянская Церковь выступила не как ученик…, но в роли Учителя и Апостола».[2]

По Епифанию, историческая роль Стефана в христианизации Перми есть не что иное, как осуществление воли Бога, возложившего на него апостольскую миссию, как некогда на первых апостолов. Епифаний обстоятельно перечисляет где, когда и какие народы были приведены в христианскую веру десятью наиболее видными из апостолов: Петром, Иоанном Богословом, евангелистом Матфеем, Филиппом, Фомой Близнецом, братом Христа Иудой, Симоном Зилотом, Варфоломеем, Андреем и Павлом, и делает вывод о том, что поскольку апостолы «в Перми не успеша быти», то их миссия возлагается на Стефана. Определенная таким образом преемственность просветительской деятельности Стефана апостольской традиции, его равноапостольность, служит для Епифания оправданием созданной Стефаном письменности. Епифаний сравнивает творчество Стефана с творчеством равноапостольного Констнтина-Кирилла и приходит к выводу, что грамоты, созданные ими, лучше эллинской, которая создавалась язычниками, в то время, как и Кирилл, и Стефан – угодники Божьи. Сравнение деятельности Стефана и Кирилла имеет еще одни смысловой план: таким образом, утверждается главный аспект деятельности Стефана – основание национальной Пермской Церкви с богослужением на пермском (коми) языке, как некогда Кириллом было обосновано право славян на известную церковную автономию с литургическим славянским языком. Мы не можем судить о том, какой, по мысли Стефана, должна была стать Пермская Церковь, поскольку этой его идее не суждено было сбыться, однако можно с уверенностью говорить о жизненности утвержденной им на христианской религиозной почве культурно-языковой автономии коми народа.

Согласно Патриаршей летописи в 6891 (1383) году митрополит Пимен учредил новую, восемнадцатую по счету епархию на Руси и назначил ее епископом Стефана Храпа, ростовского иеромонаха. Особенностью этой новой епархии было то, что она учреждалась не для русских прихожан, а для вновь крещеного народа, известного в то время как пермяне. Новая епархия получила название Пермской, поскольку ее территория фактически совпадала с территорией, которую на Руси называли Вычегодская Пермь, соответственно, Стефан Храп стал именоваться епископом Пермским. Таким образом, Вычегодская Пермь в составе Пермской епархии включалась в Русскую (Киевскую) митрополию Константинопольского патриархата, а, поскольку местом жительства митрополитов всея Руси была уже Москва, а не Киев или Владимир, то Вычегодская Пермь подпадала в духовное подчинение именно Москве. Очевидно, это означало и политическое присоединение к Московской Руси, но нужно отметить, что присоединялись к Москве не аморфные «земли», на которых проживали некие «пермяне», присоединялась Пермская епархия – целостное духовно-политическое образование, имеющее свои территориальные границы и язык. «Земли» и населяющие их народы входили в состав Руси и прежде, но без признания их территориальной и языковой целостности они смешивались со славянами и вскоре теряли свою национальную идентичность – становились русскими. В этом смысле, Вычегодская Пермь впервые входила в состав становящегося Московского государства официально, на правах автономного церковно-политического территориального образования. Особенностью этой территории как новой административной единицы Руси было то, что здесь епископ совмещал и духовные, и административные функции, а площадь новой епархии значительно превышала площадь самого Московского княжества.

Значение этой церковно-политической акции для истории России огромно и, по-видимому, еще не оценено по достоинству. Во-первых, на примере Перми Вычегодской впервые был осуществлен опыт федерализма в будущем политическом устройстве России, и, во-вторых, христианизация и присоединение к Москве территорий Перми Вычегодской, а затем и Перми Великой фактически открыли для России ворота в Сибирь, и стали первым шагом в будущем становлении евразийской Российской империи. В-третьих, в лице Стефана Пермского Русская православная церковь не только впервые выступила в учительной миссии, но и впервые, по словам русского религиозного философа Г.П. Федотова, дала «религиозное обоснование иной национальной культуры».[3] Федотов имеет в виду Стефановский замысел Пермской Церкви со своей национальной иерархией и пермским (коми) языком богослужения и книжностью на коми языке.

В современных научных интерпретациях создание Стефаном Пермским коми письменности предстает как сугубо филологическая акция, но для эпохи XIV века эта акция имела религиозно-реформаторский и политический характер. Согласно доктрине о «церковном триязычии» признанными литургическими языками были греческий, латынь и еврейский, в IX веке по благословению римского папы Адриана литургическим был признан славянский язык. В целом же христианизация Европы в языковом аспекте шла как распространение священных книг и богослужения на латыни (за исключением Армянской церкви и славянского богослужения). Фактически до XVI века переводы священных книг на народные языки признавались еретическими и осуждались Церковью. В свете этого, письмотворчество Стефана Пермского, а главное – признание в лице Русской митрополии Православной церковью пермского (коми) языка в качестве богослужебного – явление в высшей степени уникальное. По сути это означало не что иное, как включение пермского (коми) языка в ряд литургических, наряду с греческим, латынью, еврейским и славянским, и стало возможным только благодаря исключительному церковному авторитету Стефана Пермского. Политическое значение этой акции заключается в признании Русью языкового идентитета пермского (коми) народа, входящего в состав государства. Никогда и нигде в мире, ни до Стефана, ни после него народы не входили в состав государства таким образом. Конечно, присоединялись к России и другие народы: кто-то добровольно, кто-то нет, но подобной акции – с признанием языковой, национальной и территориальной идентичности небольшого народа – не было не только в истории России, но и в мировой истории в целом.

Что касается коми народа, то следует отметить существование связи между спецификой принятия им христианства и становлением его этнического самосознания (комиэтничности). Специфика заключается в целом комплексе факторов, главными из которых являются проповедь христианства на национальном языке, перевод христианских текстов на коми язык. Для различных родоплеменных объединений коми установление географических, лингвистических границ в рамках епархии способствовало выработке аспектов самоидентичности на конфессиональной основе, что и привело в дальнейшем к формированию собственно коми этноса. Об этом свидетельствуют и коми легенды о Стефане Пермском. Согласно этим легендам, Стефан плавал на камне по всем рекам Коми края, чтобы обратить язычников-чудь в христианскую веру. Подобное легендарное плавание – не что иное, как фольклорное объяснение объединения коми народа в единой христианской вере. На самом деле, кроме как у коми, ни у одного народа в мире нет легенд о своих крестителях.

В оформлении статьи использованы иллюстрации А. В. Мошева